История московской мусульманской общины начинается сXIVвека. Именно в этот период, совпавший с исламизацией Золотой Орды, на территории Кремля возникает Ханский (Татарский) двор – постоянное представительство ордынской администрации при московском великокняжеском престоле.

К этому же времени относится возникновение местности Ордынцы в Замоскворечье вдоль проходящей в Орду Ордынской дороги (ныне – улица Большая Ордынка). Там жили выходцы из Золотой Орды, пригонявшие табуны лошадей на продажу в Москву, а также «тяглые» люди, обязанные возить поклажу в Золотую Орду.

Число представителей ордынской знати среди московских жителей заметно возросло вXVвеке при князе Василии II Темном. Выкупившись в 1446 г. из казанского плена, он привел с собой множество татарских вельмож, включив их в состав своих «служилых людей». Некоторые из них со временем приняли православие, однако значительная часть вельмож сохранила приверженность исламу. ВXV–XVIвеках татарская исламизированная знать в лице «служилых царевичей» – чингизидов - стала играть видную политическую роль при дворе московских государей.

После 1480 г. Ханский двор в Кремле прекратил своё существование, а основным местом компактного расселения московских мусульман стало Замоскворечье. Здесь располагались посольские представительства (подворья) мусульманских государств, возникших после распада Золотой Орды: с 1532 г. в документах Посольского приказа стал упоминаться Крымский двор, вблизи которого по Калужской дороге возникло первое в Москве Татарское кладбище, а с 1535 г. известен Ногайский двор. В Замоскворечье расселялись и представители мусульманского купечества, которых Москва привлекала в качестве важного узлового пункта торговых путей между Западной Европой и Востоком.

Развитие торгово-экономических и дипломатических связей Московской Руси со странами мусульманского Востока стало причиной формирования новой группы мусульманских жителей столицы. Ими стали толмачи Посольского приказа – переводчики с восточных языков, служившие в русском дипломатическом ведомстве. Компактное поселение толмачей сложилось в Замоскворечье, в местности Кадаши.

С 1619 г. среди «иноземных» московских слобод, жители которых пользовались определённой административной и религиозной автономией, в официальных документах упоминается замоскворецкая Татарская слобода. Она сложилась на основе ранее существовавших компактных поселений мусульман.

Таким образом, на рубежеXVI–XVIIвеков в Москве сформировалась небольшая, но достаточно стабильная и компактная мусульманская община с центром в Замоскворечье и отдельными вкраплениями в других районах российской столицы. ВXVIIIвеке община московских мусульман насчитывала всего несколько сотен человек и росла довольно медленно, но, тем не менее, она уже была весьма заметной.

Социальный состав московской общины мусульман вXVIIIвеке претерпел существенные изменения: представители мусульманской знати и толмачи-переводчики постепенно исчезли (ввиду христианизации и перевода дипломатического ведомства в новую российскую столицу – Санкт-Петербург), зато возросло число торговцев, домашней прислуги и работников-отходников. Кроме того, в числе московских мусульман появились солдаты и офицеры местного гарнизона, а также военнопленные турки.

Поскольку компактная мусульманская община не могла обходиться без мечети, можно предположить, что в той или иной форме она существовала с первых лет появления московских мусульман. Согласно документам 1672 г., татары-мусульмане собирались для совершения своих религиозных обрядов за городской чертой, в лугах Замоскворечья, где им было позволено посещать мечеть. Однако речь здесь, скорее всего, идёт о каком-либо временном сооружении для религиозных обрядов или же о проведении богослужений на открытом воздухе.

При этом с началаXVIIIвека в документах можно встретить упоминания о существовании в Замоскворечье стационарной мечети. В челобитной толмача Рамазана Тевкелева, датированной 1712 г., говорится «о бытию в татарской мечети абызом казанскому татарину Ашир Кадыеву» (РГАДА, ф. 131, оп. 1-а, д.1). Этот документ свидетельствует о негласной договорённости российской администрации с доверенными лицами мусульманской общины относительно существования в Москве мечети, причём - задолго до официального признания ислама в России во второй половинеXVIIIвека, при императрице Екатерине II.

Деревянная татарская мечеть в Замоскворечье упоминается в переписи московских домовладений 1744 г. Вероятно, именно об этой мечети, находившейся во дворе домовладения переводчика Коллегии иностранных дел князя Сулмамит-мурзы Сименея, говорится и в документах 1782 г., когда её имамом стал мулла Абдулла Узбеков.

После указов императрицы Екатерины II о веротерпимости, обнародованных в 1773 г., можно было сделать вывод об оформлении московской мусульманской общины как централизованной структуры, имеющей стабильное руководство в виде профессионального духовенства. К началуXIXвека, после смерти домовладельца, деревянная мечеть в Замоскворечье была разобрана из-за её ветхости, после чего богослужения совершались в частных домах.

В октябре 1805 г. муфтий Оренбургского Магометанского Духовного Собрания, находившегося в Уфе, Мухамеджан Гусейнов ходатайствовал перед московским военным губернатором А. Беклемишевым о строительстве мечети в Москве. Однако такое разрешение было получено лишь в 1817 г. от генерал-губернатора А. Тормасова, с одним непременным условием: чтобы Магометанский молитвенный дом «не имел признака татарской мечети никакого, и имел бы вид обыкновенного дома наравне с прочими обывательскими».

В ноябре 1818 г. был утвержден первый «мулла и хатып» этого молитвенного дома - Сайфулла Мулюк Асханов. В 1823 г. московский генерал-губернатор, князь Д. Голицын, разрешил строительство каменного молитвенного здания в Пятницкой части Замоскворечья на участке купца первой гильдии Назарбая Хашалова (Хамалова). Это разрешение также было оговорено условием, «…чтобы дом, в коем купец Хамалов может по обряду своему отправлять богослужение, отнюдь строим не был в виде мечети, и не назывался бы мечетью».

Только после перестройки здания в 1881–1882 гг. по проекту архитектора Г. Ивницкого, с возведением минаретов и купола, оно приобрело вид мечети. Должность ахунов мечети вплоть до 1913 г. занимали представители известной московской татарской семьи Агеевых. Юридический статус первой московской мечети соответствовал мухтасибату – среднему звену Оренбургского Магометанского Духовного Собрания в Уфе.

Строительство второй Московской мечети

РубежXIX–XXвеков был отмечен бурным ростом населения Москвы. Становясь крупнейшим торговым и промышленным центром, город притягивал к себе множество народа из самых различных регионов России, включая и тех, где преобладало мусульманское население.

В целом количество мусульман среди москвичей был весьма невелико, составляя менее 1% от общего числа населения. Однако именно в этот период времени наблюдался скачкообразный взлёт их численности: если в 1866 г. в Москве насчитывалось всего 339 человек«магометанского вероисповедания», то в 1882 г. – уже 1,5 тыс., в 1897 г. – 4,2 тыс., а в 1902 г. – 5,9 тыс. Помимо Замоскворечья, места компактного расселения мусульман возникали и в других районах города – в Тверском, Мясницком и Сретенском участках.

Радикально менялся социальный состав мусульманской общины Москвы. Значительно возросло число лиц, работавщих по найму на московских промышленных предприятиях. Увеличивалась и численность представителей торгово-промышленного капитала: в кругу московского купечества видное место занимали мусульманские фамилии Ерзиных и Асадуллаевых, Исаковых и Костровых, Девишевых и Байбековых, Ширинских и Бурнашевых, Акбулатовых и Кашаевых.

В Москве также складывалась группа представителей национальной мусульманской интеллигенции джадидской ориентации, благодаря которой город превращался в один из видных центров российской мусульманской культуры. Не случайно на рубежеXIX–XXвеков Москву посещали такие известные деятели мусульманского национального движения, как Гаяз Исхаки, Муса Бигиев и Фатих Карими.

Две упомянутые социальные группы (купечество и интеллигенция) становились главными проводниками идей национально-религиозной самоидентификации российских мусульман. При этом богатейшие купцы и промышленники не просто финансировали религиозную деятельность мусульманской общины. Они направляли её в нужное им русло, являясь в то же время активными прихожанами. Именно им принадлежит заслуга в создании второй Московской мечети.

К тому времени единственная во всем городе мечеть, существовавшая в Замоскворечье, вмещала далеко не всех верующих. Поэтому возникт ещё один, неофициальный приход в частном доме на Цветном бульваре, в одном из районов нового расселения московских мусульман. Его имам Бадретдин Алимов, начиная с 1894 г., неоднократно отправлял ходатайства об открытии новой мечети, но неизменно получал отказы. Тем не менее, использовав своё право частной собственности на городскую землю, мусульманским купцам удалось к 1904 г. выстроить новую мечеть на территории Мещанской части Москвы.

История земельного участка, на котором было воздвигнуто здание новой мечети, прослеживается по архивным документам с 1803 г., причем данную московскую местность нельзя отнести к числу территорий престижной городской застройки. Домовладения в Мещанской части принадлежали, в основном, мещанам, небогатым купцам, средним и мелким чиновникам.

Названный участок (№№ 104–105 второго квартала, а затем – № 85 первого квартала) в 1817 г. находился в собственности генерал-майорши Варвары Ивановны Евреиновой и коллежского секретаря Михаила Дмитриевича Данилова, причём значительные участки этой земли были заняты садами и огородами. С 1842 г. домовладение числилось за мещанкой, а впоследствии – купеческой вдовой Анной Ивановной Пугачевой. В 1872 г. на участке было тринадцать строений (два жилых дома, сушильня бумажного завода и картонный склад, а также сараи и конюшня).

В 1891 г. домовладение Пугачевой после её смерти перешло в собственность потомственного почетного гражданина Сергея Афанасьевича Мошкина, запланировавшего на данном участке масштабное строительство. Об этом в 1892 г. им было подано прошение в Строительное отделение Московской городской управы.

Однако через десять лет, не позднее 1902 г., домовладение уже числилось в собственности московского купца Хасана Мусяевича Байбехова. Именно он 18 июля 1903 г. подал в Московскую Городскую управу прошение о разрешении сноса части строений на участке и возведении вместо них двух жилых домов – каменного трёхэтажного и деревянного одноэтажного. По доверенности домовладельца и от его имени действовал архитектор Н. Струков.

В докладе-заключении архитекторов, состоящих при Московской Городской управе, говорилось: «Рассмотрев означенное прошение со всеми приложениями и, принимая во внимание, что показанное на плане местности расположение проектированных строений и представленные детальные чертежи согласны с Уставом Строительным и обязательным о частных постройках, постановлением Московской Городской Думы, имеем честь представить на утверждение Городской управы следующее заключение: утвердить показанное на плане помещение проектированных строений и детальные чертежи и, на нижеуказанных условиях, дозволить. По предварительной сломке строений №№ 4, 13, 19 и частью строения № 3. Построить вновь: Каменное в три этажа жилое строение. Деревянное одноэтажное жилое строение» (ЦАНТДМ, ф. 1, оп. 6, д. 123).

Присутствие Московской Городской управы 25 июля 1903 г. согласилось с данным заключением архитекторов, постановив привести его в исполнение. Примечательно, что в вышеприведенном прошении купца Байбехова не упоминается о мечети, а приложенный к прошению чертеж предполагаемого здания, подписанный архитектором Струковым, также не является её проектом. Тем не менее, на плане участка, датируемом августом 1912 г., на том месте, где, согласно прошению Байбехова, предполагалось возвести жилой дом, была отмечена каменная трёхэтажная мечеть.

Дело в том, что инициаторы возведения мечети – московский мещанин С. Бакиров и касимовский купец Х. Акбулатов – прибегли в данном случае к юридической хитрости. Ещё в 1902 г., с согласия собственника участка Байбехова (при этом хозяином названного домовладения считался Акбулатов) они подали московскому обер-полицмейстеру ходатайство о передаче земельного участка домовладения по Выползову переулку со всеми его строениями в пользу Магометанского Духовного Собрания. Против реализации права частной собственности московские власти возразить не смогли, а потому в 1903 г. этот вопрос был решен положительно.

После того, как официальным собственником участка сделалось не физическое, а юридическое лицо – Магометанское Духовное Собрание, вопрос о строительстве новой мечети вместо намечавшегося в прошении Байбехова жилого дома фактически был решён. В 1904 г. строительство здания мечети по проекту архитектора Н. Жукова уже завершилось, а 27 ноября того же года её первый имам-хатыб Бадретдин Алимов ходатайствовал о разрешении проведения в ней первого намаза.

Строительство второй Московской мечети финансировало несколько крупнейших мусульманских предпринимателей-меценатов. Ведущую роль среди них играл Садек Салехович Ерзин, сын известного деятеля замоскворецкой мусульманской общины и попечителя первой Московской мечети Салеха Юсуповича Ерзина.

Следующие архивные документы, связанные с домовладением, на месте которого была возведена вторая мечеть, относятся к 1912–1913 гг. В августе 1912 г. в Строительное отделение Московской Городской управы поступило прошение на бланке Министерства внутренних дел (в чьём ведении тогда находилось Магометанское Духовное Собрание) от ахуна второй мечети С. Алимова.

В вышеупомянутом прошении говорилось следующее: «Состоя товарищем попечителя 2-й мечети гор. Москвы, имею честь просить Строительное Отделение Городской управы выдать мне разрешение на постройку двухэтажного деревянного дома во владении Магометанского Духовного Собрания, находящегося в Мещанской части 3-го участка по Выползову пер. под № 5. Заявление это подать и разрешение получить доверяю архитектору Зикееву». Как следует из текста прилагаемого здесь же письма архитектора Н. Зикеева: «По доверию Ахуна Алимова довожу до сведения технического Совета, что проектируемое строение предполагается для сдачи под квартиры» (ЦАНТДМ, ф. 1, оп. 6, д. 123).

Через год, 22 апреля 1913 г., новое прошение о дозволении строительства домов на участке № 5 по Выползову переулку поступило от попечителя второй мечети Мухаммеда Эмина Кашаева. При этом подача прошение и получение разрешения на строительство вновь было доверено архитектору Н. Зикееву.

Расширение строительства на участке, где находилась мечеть, было вызвано дальнейшим ростом мусульманской общины Москвы, потребовавшим новых помещений. Причём теперь лидеры московских мусульман стали прибегать уже к услугам архитектора-мусульманина. Вскоре вторая Московская мечеть обрела статус Соборной, в то время как за старой мечетью в Замоскворечье закрепилось наименование «Историческая».

Вторая Московская мечеть в 1917–1945 гг.

Большевики, пришедшие к власти в октябре 1917 г., воспринимали российских мусульман как представителей угнетенных национальностей, пострадавших от царского самодержавия, считая их своими естественными союзниками. Мусульманское население России в своём большинстве поддержало установление советской власти, а видные представители духовенства и мусульманской элиты джадидского направления даже выразили свою готовность сотрудничать с ней.

Несмотря на антирелигиозный пафос новой власти, её отношение к исламу поначалу было более благожелательным, чем к другим религиям. Вплоть до середины 1920-х годов мусульманские религиозные организации не подвергались прямому давлению. Данное обстоятельство, в частности, благотворно сказалось на состоянии мусульманской общины Москвы, в которой по-прежнему продолжали действовать обе мечети.

Исторические сведения о жизни московских мусульман 1920–1930-х годов довольно скудны, поскольку, в отличие от более позднего исторического периода, архивных документов об этом времени почти не сохранилось. Известно лишь, что имамом второй Московской мечети в первые послереволюционные годы служил Сафа Хазрат, после смерти которого в 1924 г. на его место пришёл Абдульвадуд Фаттахиддин.

Во второй половине 1920-х годов благожелательное отношение властей к исламу сменилось подавлением мусульманской религиозной жизни и культуры, что не могло не затронуть существования московских мусульман. В 1927 г. имама Фаттахиддина, жившего в домике во дворе Соборной мечети, выслали из Москвы, а позднее – репрессировали (ЦМАМ, ф. 3004, оп. 1, д. 35). Новый имам - Абдулла Сулеймани, возглавивший столичную мусульманскую общину в 1929 г., также недолго находился на этом посту: в начале 1930-х годов он был арестован.

Тем не менее, вторая Московская мечеть продолжала действовать. В 1930–1936 гг. богослужениями в ней руководил муэдзин Муса Хазрат, а в середине 1930-х годов в качестве её имама упоминается Вахитов, подпись которого стоит под приветственной телеграммой по поводу избрания нового муфтия Абдрахмана Расулева. Последний сменил на посту председателя ДУМЕС (Духовного Управления мусульман Европейской части СССР и Сибири) муфтия Р. Фахретдинова, скончавшегося 12 апреля 1936 г. (ГАРФ, ф. Р-5263, оп. 1, д. 42(1).

Следует обратить внимание на то обстоятельство, что власти с целью разрушения мусульманских религиозных структур всячески поддерживали одних представителей высшего мусульманского духовенства против других, тем самым провоцируя острые конфликты внутри мусульманской общины. Таковым, в частности, стало ожесточенное соперничество между двумя преемниками муфтия Фахретдинова, претендовавшими на пост духовного главы российских мусульман – заместителем муфтия Кашафутдином Тарджимановым и временным председателем ДУМЕС Абдрахманом Расулевым.

В данную конфликтную ситуацию оказались втянутыми духовенство и даже верующие обеих московских мечетей. В апреле 1936 г. на очередном заседании ДУМЕС в Уфе Тарджиманова обвинили в попытке занять место муфтия, «не считаясь с мнением религиозных представителей мусульман, опираясь лишь на силу правительства» (ГАРФ, ф. Р-5263, оп. 1, д. 42(6). Тарджиманов, пользовавшийся в свое время особым доверием столичных властей, выехал за поддержкой в Москву. Об этом он поспешил известить Председателя Постоянной Комиссии по вопросам культа при Президиуме ЦИК СССР П. Красикова телеграммой от 20 апреля 1936 г. (ГАРФ, ф. Р-5263, оп. 1, д. 42(4).

Несмотря на то, что руководство обеих московских мечетей официально поддержало Расулева, среди их прихожан имелось немало сторонников Тарджиманова, который намеревался использовать вторую Московскую мечеть для борьбы за пост муфтия. При этом он явно рассчитывал на поддержку руководства культовой Комиссии, чьим доверием пользовался ещё с 1926 г., став заместителем Фахретдинова. Однако власти на сей раз отказали ему в содействии. Предприятие Тарджиманова не увенчалось успехом, о чём красноречиво свидетельствуют сохранившиеся архивные документы.

Один из них – акт, составленный 30 мая 1936 г. заместителем начальника 30-го Отделения милиции г. Москвы Пакулиным: «29 мая 1936 г. в 30-е Отделение Милиции поступил материал… о том, что по Гоголевской ул. дом 41 находится в ночь с 29 мая с.г. на 30 мая, проживающий в гор. Москве на нелегальном положении… служитель религиозного культа Тарджиманов Кашафутдин. В присланном 19 Отделением Милиции материале имелось заявление приходского совета мечети по Выползову пер., дом № 7 о том, что упомянутый Тарджиманов проживает без прописки в помещении мечети… Руководствуясь Законом о паспортизации, к Тарджиманову был послан с повесткой сотрудник милиции о явке в Отделение Милиции. При вручении повестки Тарджиманов заявил, что он отказывается явиться, так как он находится «вне закона» и не подчиняется милиции, а подчиняется лишь председателю культовой комиссии тов. Красикову и, только после настойчивых требований сотрудников милиции, Тарджиманов, спустя три часа явился в Отделение Милиции… После допроса Тарджиманов отказался дать подписку о выезде из Москвы в 24 часа, которая отбиралась от последнего на основании Закона о паспортизации, – о чем и составлен настоящий акт» (ГАРФ, ф. Р-5263, оп. 1, д. 42(8).

Другой документ был составлен 2 июня 1936 г. секретарем Постоянной Комиссии по вопросам культов при Моссовете Мишиным для направления в Комиссию ЦИК СССР: «1-го июня с.г. в комиссию по вопросам культа при Президиуме МОИКа явился гр-н, называвший себя мусульманским муфтием Тарджимановым, приезжим из Уфы, и заявивший, чтобы культовая комиссия не запрещала ему производить выступления в мечетях, т.к. он зарегистрирован в НКВД и ВЦИК и имеет право на выступления во всех городах РСФСР. После указания Тарджиманову, что он не зарегистрирован, и если хочет отправлять религиозные обряды в Москве, – то ему надо зарегистрироваться по месту нахождения молитвенного здания, Тарджиманов заявил, что ему разрешил выступать т. Красиков и что регистрироваться он не будет, а вечером будет выступать во II-й мечети – как служитель культа, без всякой регистрации в гор. Москве. Помимо того, что Тарджиманов вел себя крайне развязно… – он все время в разговоре, в каждом случае, упоминал и злоупотреблял именем Петра Ананьевича Красикова, порываясь звонить ему на квартиру, – о чем Комиссия доводит до Вашего сведения» (ГАРФ, ф. Р-5263, оп. 1, д. 42(8).

Как следует из вышеприведенных архивных документов, Тарджиманов рассчитывал на поддержку Красикова. Последний, видимо, попытался её оказать, но не сумел этого сделать, так как официальная власть отдала предпочтение другому претенденту на пост муфтия. Это было сделано для того, чтобы ослабить ДУМЕС внутренним расколом и впоследствии подготовить его уничтожение. Вскоре Прокурор СССР А. Вышинский дал санкцию на арест Тарджиманова. Запрос Красикова в Главную военную прокуратуру от 28 августа 1936 г. с требованием ознакомить его «с сущностью обвинений и обоснованностью содержания под стражей Тарджиманова в виду политической важности этого вопроса для мусульманской массы» (ГАРФ, ф. Р-5263, оп. 1, д. 42(8) остался без ответа.

Арест Тарджиманова послужил толчком к сфабрикованному органами НКВД «делу ДУМЕС», в ходе которого было арестовано свыше сорока человек, а деятельность Уфимского муфтията оказалась практически полностью парализованной. Начавшаяся вслед за этим волна «большого террора», уничтожившая едва ли не всю мусульманскую духовную элиту России, захватила и столичную мусульманскую общину: в 1936 г. власти закрыли первую Московскую мечеть.

В связи с тем, что к этому времени уже были закрыты мечети в городах Касимове (Рязанская обл.), Ярославле, Костроме, Твери, Пензе и Нижнем Новгороде, вторая Московская мечеть осталась единственной, действовавшей на территории Центральной России. Ликвидировать последнюю столичную мечеть власти так и не решились, поскольку они ценили её важность как неофициального дипломатического канала для налаживания связей СССР с мусульманскими странами, в чём советское руководство всегда было заинтересовано.

Московские мусульмане весьма успешно воспользовались данным обстоятельством. В 1957 г. посол Ирана в СССР Ансари в беседе с имамами Московской Соборной мечети Камаретдином Салиховым и Ахмеджаном Мустафиным вспоминал о том, как в 1930-е годы, даже в условиях тотальной антирелигиозной пропаганды, имам, живший в подвале второй Московской мечети, регулярно рассылал в посольства всех мусульманских стран приглашения на праздничные богослужения (ГАРФ, ф. Р-6991, оп. 4, д. 87).

В упомянутом интервью речь, по всей видимости, идёт об имаме Халил-хазрате Насриддинове, занявшем этот пост в 1936 г., о котором известно, что он родился в 1890 г. в семье потомственных мусульманских священнослужителей, окончил Апанаевское медресе в Казани, где получил среднее и высшее духовное образование (ГАРФ, ф. Р-6991, оп. 4, д. 29). В 1914–1920 гг. Насриддинов работал учителем средней школы, а служителем мусульманского религиозного культа состоял с 1921 г. (ЦМАМ, ф. 3004, оп. 1, д. 9).

Именно под руководством Халил-хазрата Насриддинова мусульмане – прихожане второй Московской мечети, именовавшейся теперь Московской Соборной, встретили в 1941 г. начало Великой Отечественной войны. Как и все православные и мусульманские религиозные организации Советского Союза, община Московской Соборной мечети во время войны заняла ярко выраженную патриотическую позицию. Наглядным примером вышеупомянутого явился сбор средств на танковую колонну для Красной Армии, начатый по личной инициативе председателя Духовного Управления мусульман Европейской части СССР и Сибири Абдрахмана Расулева.

На создание танковой колонны прихожанами Московской Соборной мечети было собрано 55 тыс. рублей наличными деньгами и 20 тыс. рублей – облигациями (ЦМАМ, ф. 3004, оп. 1, д. 3). За это в марте 1943 г. российские мусульмане были удостоены благодарственной телеграммы от Верховного Главнокомандующего: «Благодарю за заботу о бронетанковых силах Красной Армии. Примите мой привет и благодарность Красной Армии. И. Сталин».

В годы Великой Отечественной войны произошла частичная нормализация отношений Советского государства и религиозных, в том числе мусульманских, организаций, что выразилось в ослаблении атеистического диктата и расширении религиозных прав верующих. В мае 1944 г. был создан Совет по делам религиозных культов при Правительстве СССР, на который возлагалась задача по осуществлению связей между правительством и неправославными религиозными объединениями.

Изменение государственной политики по отношению к религии привело к тому, что мусульманским объединениям удалось частично восстановить свою религиозную жизнь. Московская Соборная мечеть стабильно действовала в течение всех военных лет. При этом на пятничные богослужения каждую неделю собиралось по 900–1200 человек, а в праздничные дни их численность возрастала до 5-6 тысяч (ГАРФ, ф. Р-6991, оп. 4, д. 29).

Московская Соборная мечеть в 1945–1958 гг.

Московская Соборная мечеть продолжала сохранять своё стабильное положение и в первые послевоенные годы. В 1945 г. её община получила официальную регистрацию в Совете по делам религиозных культов при Правительстве СССР. В 1949 г. был заключён договор между Исполнительным органом получившего официальное наименование Религиозного общества мусульман города Москвы и Исполкомом Дзержинского Районного Совета депутатов трудящихся о бессрочном и бесплатном пользовании зданием мечети (ГАРФ, ф. Р-6991, оп. 4, д. 29). Кроме имама Насриддинова, в число священнослужителей мечети к началу 1950-х годов входил муэдзин Шейхульислам Салимов, который родился в 1883 г. и закончил медресе в дер. Пица Краснооктябрьского района Горьковской области.

В декабре 1944 г. московские мусульмане подали ходатайство об открытии в столице старой исторической мечети, поддержанное руководством Совета по делам религиозных культов, несмотря на негативную позицию московских властей. Об этом свидетельствует записка заместителя Председателя Совета Садовского, направленная 29 января 1947 г. Председателю Моссовета Г. Попову: «Решением Исполкома Моссовета от 7 июня 1946 года за № 19/27 ходатайство группы мусульман города Москвы об открытии второй мечети по Б. Татарской ул., дом № 28 отклонено по мотивам, что религиозная потребность мусульман гор. Москвы удовлетворяется функционирующей мечетью по Выползову пер., дом № 7.

Указанное решение вызвало, однако, новое заявление группы верующих, указавших, что мусульмане гор. Москвы не могут быть удовлетворены мечетью, находящейся по Выползову пер., дом № 7, которая раньше являлась филиалом мечети по Б. Татарской ул., дом № 28, законченной постройкой в 1818 году в память победы над французами.

В настоящее время здание бывшей мечети по Б. Татарской ул., дом № 28 занято под Военный Комиссариат Кировского района гор. Москвы. С внешней стороны здание не подверглось изменению, минареты сохранились, внутри основной зал сохранен также без изменения, поставлены лишь фанерные перегородки, устроены отдельные кабинеты без всякого переоборудования. Здание мечети нуждается в ремонте, который верующие обязуются провести своими силами и средствами. Произведенным обследованием мечети по Выползову пер., дом № 7 установлено, что по пятницам, вследствие большого наплыва верующих, часть молящихся остается во дворе мечети, а при больших праздниках «Ураза-Байрам» и «Курбан-Байрам» здание и двор мечети бывают переполнены, и многие молящиеся находятся на улице.

Учитывая вышеизложенное, а также то обстоятельство, что в скором времени проектируется создание духовного центра мусульман СССР с местопребыванием его в Москве, причем образованию центра будет предшествовать съезд мусульман с приглашением значительного количества гостей из заграницы, Совет по делам религиозных культов при Совете Министров СССР считает целесообразным открытие второй мечети в гор. Москве. В случае Вашего принципиального согласия с указанной точкой зрения Совет по делам религиозных культов поручит своему уполномоченному по гор. Москве вновь поставить этот вопрос перед Вами» (ЦМАМ, ф. 3004, оп. 1, д. 6).

Однако к концу 1940-х годов Советское правительство уже не было столь заинтересовано в поддержке верующих, как это было в период Великой Отечественной войны. Кроме того, Сталин стал терять интерес к исламским религиозным организациям ввиду неудачи реализации его политических планов на Ближнем Востоке. Вследствие вышеперечисленных событий старая московская мечеть так и не была открыта, а создать единый духовный центр мусульман СССР в то время не удалось. Московская Соборная мечеть по-прежнему оставалась единственной из всех действующих не только в столице, но и во всем Центрально-Европейском регионе.

Между тем, после окончания войны и возвращения домой солдат-фронтовиков число прихожан Московской Соборной мечети весьма существенно увеличилось. Это подтверждают сведения о численности, половозрастном и социальном составе мусульманской общины столицы в первые послевоенные годы, которые можно найти в отчетах первого Уполномоченного Совета по делам религиозных культов по городу Москве С. Бесшапошникова.

В 1946–1947 гг. число постоянных прихожан мечети, проживавших в близлежащих районах, примыкавших к Мещанским улицам, составляло около 20 тысяч человек, а вместе с жителями Замоскворечья и ближнего Подмосковья по Северной, Курской и Горьковской железным дорогам достигало 30 тысяч. Причем бывших прихожан первой закрытой мечети из них было не 150 человек.

В составе верующих мусульман женщин было не меньше, чем мужчин, хотя на 60–70% мечеть всё же посещалась именно мужчинами. Прихожане в возрасте до 25 лет составляли 15%, от 25 до 40 – 35%, от 40 до 60 – 35%, старше 60 – 15%. Эти данные говорят о том, что старшие возрастные категории в составе верующих мусульман не являлись доминирующими.

На пятничные богослужения обычно собиралось по 600-700 мужчин и около 300-400 женщин, причём среди прихожан присутствовало до 100-150 детей и подростков в возрасте от 8 до 15 лет. В дни больших мусульманских праздников посещаемость мечети многократно возрастала: в 1947–1948 гг. на празднование Ураза-Байрама и Курбан-Байрама собиралось до 10 тысяч мужчин и около 2-3 тысяч женщин. Все эти люди в мечети, естественно, не помещались, а потому молящимися были заполнены не только двор и прилегающий к нему Выползов переулок, но и улица Дурова, что создавало весьма серьёзное препятствие для трамвайного движения.

По своему социальному положению большинство верующих московских мусульман было представлено рабочими и служащими преимущественно низкооплачиваемых категорий. Довольно значительную группу составляли также работники торговой сети (ЦМАМ, ф. 3004, оп. 1, д. 5, 7, 9).

Примечательный факт приводился в отчете Уполномоченного о праздновании Курбан-Байрама 13–14 октября 1948 г.: «Сведений о нарушениях трудовой дисциплины рабочими, служащими или колхозниками не имеется. Однако в числе молящихся в эти дни были и рабочие, и служащие. По имеющимся сведениям, верующие, занятые на производстве, желая в определённый день присутствовать на молитвенном собрании, планируют для себя этот день выходным или устраивают замену по предварительной договоренности с кем-нибудь из товарищей» (ЦМАМ, ф. 3004, оп. 1, д. 5).

Уполномоченный также отмечал, что хотя многие представители молодёжи и посещают богослужения и выполняют религиозные предписания в значительной мере из уважения к старшим, «…среди татар религиозные настроения держатся крепко. На праздники Ураза и Курбан-Байрам присутствовали верующие всех возрастов от глубоких стариков до юношей и подростков» (ЦМАМ, ф. 3004, оп. 1, д. 9).

Говоря о молодых прихожанах мечети, Бесшапошников подчеркнул: «На этой группе в области религиозных убеждений, кажется, меньше всего отразились пережитые годы со времени Октябрьской Социалистической революции» (ЦМАМ, ф. 3004, оп. 1, д. 7). Тем самым Уполномоченный невольно засвидетельствовал тот факт, что мусульманская община Москвы не только возросла численно, но и смогла сохранить естественную духовную преемственность между поколениями.

Владея лишь одной мечетью, Религиозное общество мусульман города Москвы действовало в весьма стесненных условиях. Однако постоянные жалобы верующих на тесноту, мешающую полноценному проведению религиозной службы, которые в изобилии присутствуют в архивных документах Совета по делам религиозных культов, как правило, не встречали поддержки Уполномоченного.

Даже на проведение дополнительных молитвенных собраний во дворе мечети в праздничные дни не давалось согласия с его стороны. На заявление от 5 июля 1953 г.: «Исполнительный орган Религиозного общества мусульман гор. Москвы просит Вашего ходатайства перед Советом по делам религиозных культов при Совете Министров Союза ССР о разрешении производить молитву в день национального праздника «Ураза-Байрам» 12-го и 13-го июля с.г. во дворе мечети по Выползову пер., дом № 7» – последовала резолюция: «Оснований для поддержки настоящего ходатайства не имеется» (ЦМАМ, ф. 3004, оп. 1, д. 35).

Аналогичной была реакция Уполномоченного и в ответ на обращение к нему с просьбой разрешить провести два праздничных богослужения во дворе мечети для мужчин и женщин 8 июля 1953 г. в день «Кадр-Кичь». На него была наложена следующая резолюция: «Молитвенные собрания проводятся только в молитвенном здании. Пригласить имама Рахматуллина и председателя Исполнительного органа Алибаева и дать разъяснение по этому вопросу» (ЦМАМ, ф. 3004, оп. 1, д. 35).

В результате женщины были вынуждены во время богослужения находиться в подвальном помещении, в котором они даже не имели возможности слышать проповедь имама. Вместо разрешения установить в подвальном молитвенном зале микрофон с репродуктором Уполномоченный дал согласие на возвращение женщин на второй этаж, где они молились раньше, что только увеличило тесноту при совершении религиозных обрядов.

Как указывал в своем заявлении в Совет по делам религиозных культов председатель Исполнительного органа Религиозного общества мусульман города Москвы Х. Айсин, такая ситуация создаёт нездоровую обстановку на молитвенных собраниях. Нередко собравшиеся люди открыто выражают своё возмущение, адресуя его не властям, а Исполнительному органу: «Надо открыть вторую мечеть, наше Советское государство не возражает против открытия второй мечети, а возражает Мутаваллиат. Мы просим открыть вторую мечеть» (ЦМАМ, ф. 3004, оп. 1, д. 35).

Айсин особо подчеркнул тот факт, что толпы народа на прилегающих к мечети улицах во время мусульманских праздников вызывают законное недоумение многих иностранных гостей, на вопросы которых - «почему производите молитву на улице», мусульмане ответили, что в Москве проживают сотни тысяч мусульман, а мечеть только одна. Поэтому мы не помещаемся в одной мечети и вынуждены молиться на улице» (ЦМАМ, ф. 3004, оп. 1, д. 35).

Особое неудобство для верующих мусульман создавало наличие посторонних жильцов в домиках-флигелях во дворе мечети, причем даже на благоустройство дворовой территории приходилось добиваться специального разрешения. Об этом свидетельствует другое заявление Х. Айсина, направленное 31 мая 1955 г. в Отдел городских земель Мосгорисполкома: «По Выползову пер., дом № 7 гор. Москвы расположено мусульманское молитвенное здание (мечеть). На территории этой мечети находятся три небольших домика, где проживают жильцы в количестве около двадцати семей. Общая площадь этого двора составляет 3337 квадратных метров, но он не благоустроен…

Считаем необходимым заявить, что нашу мечеть часто посещают иностранные делегаты, например в 1954 г. из одиннадцати государств посетили мечеть 24 делегата, в том числе канадский и американский корреспонденты и турецкий посол, а в 1955 г. из семи государств – 24 делегата, в том числе посол Афганистана. Требование многих тысяч мусульман гор. Москвы благоустроить территорию двора мечети остается без внимания. Но при тех обстоятельствах, когда наша мечеть находится на одной территории с жилыми домами, нам не представляется возможность благоустроить наш двор.

В то же время вышеуказанные жильцы занимаются всякими нарушениями и мешают нормальной службе верующих. Например, в конце октября 1954 г. на внутренней стороне забора нашего двора подростками, проживающими на территории мечети, были сделаны всякие зарисовки, в том числе в нескольких местах фашистские знаки… В целях благоустройства территории двора нашей мечети, Исполнительный орган Религиозного общества мусульман гор. Москвы просит Вас произвести раздел нашего двора от территории двора жильцов с тем, чтобы у нас была возможность озеленить и асфальтировать его» (ЦМАМ, ф. 3004, оп. 1, д. 35).

На примере вышеприведённых документов мы видим, что, добиваясь благоустройства территории мечети и создания более благоприятных условий для богослужебной деятельности, руководство религиозной общины столичных мусульман проявляло большую политическую мудрость. Оно апеллировало к заинтересованности советского руководства в укреплении престижа нашей страны на международной арене, особенно – в глазах мусульманских стран, выступавших в качестве верных союзников СССР в глобальном противостоянии с Западом.

В связи с вышесказанным руководство Совета по делам религиозных культов иногда было вынуждено идти на определённые уступки. Прагматические подходы в советской внешней политике, возобладавшие после смерти Сталина, нередко оказывались сильнее идеологических догм. Именно это обстоятельство впоследствии обеспечило выживание московской мусульманской общины и мечети как религиозного и социального института в условиях хрущевской антирелигиозной кампании конца 1950-х – начала 1960-х годов, а также помогло Религиозному обществу мусульман города Москвы добиться предоставления ему дополнительных помещений.

С начала 1950-х годов Исполнительный орган Религиозного общества мусульман регулярно ставил вопрос о передаче в пользование прихода одного из трёх домов-флигелей, находящихся во дворе мечети и возведенных на средства мусульманской общины ещё в дореволюционный период. В советское время все они были национализированы и заняты под жилье. Общество намеревалось переоборудовать возвращённый ему дом под служебные и представительские функции.

Обо всем этом подробно говорилось в письме, направленном 10 ноября 1956 г. председателем Исполнительного органа Религиозного общества мусульман города Москвы Айсиным и секретарём Ибрагимовым в Совет по делам религиозных культов:

«1. Во время пребывания Председателя Духовного Управления мусульман муфтия Хиялетдинова Ш. в Москве не раз приходилось сталкиваться с трудностями, связанными с размещением его в номере гостиницы. Это вызвано тем, что в связи с укреплением наших дружественных отношений со многими государствами увеличилось число иностранных туристов в нашу страну.

2. В то же время многие иностранцы из разных государств очень часто посещают нашу мечеть и проводят беседу с Имамом нашей мечети. В этой части мы также встречаемся с затруднениями, ввиду отсутствия помещения для приема указанных иностранцев.

Следует отметить, что во время посещения мечети делегатами из Индонезии, проводившими беседы с Имамом мечети Муштареевым, из-за отсутствия соответствующего размера приемного помещения несколько человек из делегатов вынуждены были покинуть беседу. 26-го окт. с.г. посетили мечеть и участвовали в молитвенном собрании Джума-Намаз делегаты из Индонезии в составе десяти человек, египтяне – два человека, которые после окончания молитвы имели желание беседовать с Имамом Московской мечети Салиховым. Однако из-за отсутствия приемного помещения делегаты покинули мечеть, вследствие чего мы оказались в неудобном положении.

Как известно, мы, мусульмане, проживающие в Советской стране, пользуемся широкой свободой и демократией, не будем унижать себя перед иностранцами. Наоборот, мы должны гордиться тем, что нам предоставлены права во всех областях жизни, в том числе и в религиозных делах. Поэтому, безусловно, мы должны иметь специально и хорошо оборудованное помещение для приема иностранных гостей. Было бы целесообразным для культурного отношения и развития нашей дружбы с иностранными посетителями, если бы имелась возможность подавать гостям хотя бы по стакану кофе» (ЦМАМ, ф. 3004, оп. 1, д. 69).

На просьбы руководителей Религиозного общества мусульман исполком Моссовета неизменно отвечал отказом, ссылаясь при этом на невозможность расселения жильцов из-за острого дефицита жилой площади в столице. Поэтому в декабре 1955 г. Исполнительный орган этого общества обратился к главному архитектору Дзержинского района Москвы за разрешением на строительство во дворе мечети специального здания для приёма иностранных гостей, но в этом ему также было отказано.

Примечательно, что в данном случае интересы московской мусульманской общины и государственной власти объективно совпали, вследствие чего Совет по делам религиозных культов активно поддержал ходатайство Религиозного общества мусульман. В 1954 и 1956 гг. он направил в Мосгорисполком соответствующие письма, мотивируя ускорение передачи приходу помещения для служебных нужд и представительских функций подготовкой к запланированному в 1957 г. в Москве Всемирному фестивалю молодёжи и студентов.

В письме, направленном Советом по делам религиозных культов 27 ноября 1956 г. председателю Мосгорисполкома Н. Бобровникову, в частности, отмечалось: «…В течение 1956 года мечеть в гор. Москве посетили государственные и религиозные деятели из Йемена, Индонезии, Сирии, Пакистана, Египта, Шахиншах Ирана Реза-шах Пехлеви, Президент Индонезии Сукарно, Президент Сирии Шукри Куатли, и все они желали после богослужения в мечети иметь беседу с руководством религиозного общества, но эти беседы не могли быть должным образом проведены из-за отсутствия при мечети какого-либо помещения для этих целей» (ЦМАМ, ф. 3004, оп. 1, д. 69).

Однако дело с передачей помещения затянулось, и лишь 7 июля 1957 г. распоряжением Мосгорисполкома флигель был освобожден от жильцов и передан Религиозному обществу мусульман города Москвы в бесплатное пользование с правом проведения там капитального ремонта и переоборудования для размещения в нём канцелярии и приёма иностранных делегаций. Тем не менее, в ходе ремонта выяснилось, что переданное приходу деревянное здание не может быть переоборудовано ввиду его аварийного состояния и полной непригодности к эксплуатации.

Вследствие вышесказанного Религиозному обществу мусульман было разрешено построить на старом фундаменте новое кирпичное здание площадью в 250 кв.м. В августе 1958 г. строительные работы завершились, и актом от 1 октября 1958 г. строение было признано пригодным к эксплуатации (ЦМАМ, ф. 3004, оп. 1, д. 69). И всё же окончательная передачаи приходу построенного здания в тот период так и не состоялась. В качестве формальной причины отказа власти сослались на юридическую неувязку.

Уполномоченный Совета по делам религиозных культов по городу Москве С. Бесшапошников в своем письме, которое было направлено в Моссовет 17 ноября 1958 г., в этой связи указывал: «1. Распоряжение Исполкома Моссовета от 7 июня 1957 года в части бесплатной передачи религиозному обществу жилого строения неправильно, так как согласно действующему советскому законодательству религиозным обществам в бесплатное пользование могут быть переданы только молитвенные здания и сторожки при них, если таковые имеются.

2. По первоначальному ходатайству религиозного общества предполагалось иметь в этом строении квартиру имама. Однако, вопреки положению, проект капитально-восстановительного ремонта религиозным обществом был представлен в Межведомственную комиссию Исполкома Дзержинского райсовета без согласования с Советом по делам религиозных культов, и полуподвальный этаж строения, кроме выделения комнаты с кухней для дворника, пока не имеет никакого определённого назначения. На основании вышеизложенного считаю, что помещение должно быть передано религиозному обществу в арендное пользование, на что должен быть заключен соответствующий договор.

3. Названное строение должно удовлетворять как все служебные нужды религиозного общества (помещения для канцелярии и приема иностранных гостей), так и потребность в жилом помещении для имама Салихова» (ЦМАМ, ф. 3004, оп. 1, д.69).

Это решение было подтверждено 7 декабря 1958 г. на заседании Совета по делам религиозных культов (ЦМАМ, ф. 3004, оп. 1, д. 6).

Принятие подобного решения объяснить нетрудно: власти опасались, что дополнительные помещения, полученные мечетью, могут быть использованы не для протокольно-представительских мероприятий, а с целью проведения там дополнительных богослужений. Вследствие этого вопрос о передаче Религиозному обществу мусульман города Москвы нового здания к началу Всемирного фестиваля так и не был окончательно решён.

Мы не случайно столь подробно остановились на перипетиях получения столичными мусульманами дополнительного здания для своего религиозного общества. На этом примере можно отчётливо проследить за борьбой двух линий государственной политики в отношении к религиозным, в том числе - мусульманским организациям: прагматической и идеологической, когда попеременно брали верх то первая, то вторая. Вот почему, поначалу разрешив Религиозному обществу мусульман города Москвы возведение служебного здания во дворе мечети, власти затем дали обратный ход, всячески затягивая передачу нового дома мусульманской общине.

Несмотря на относительную внешнюю стабильность религиозной жизни Московской Соборной мечети, 50-е годы ХХ века были отмечены нарастанием политико-административного диктата властей в отношении исламских служителей культа, одним из проявлений которого стало мощное давление на них налоговых органов. При этом жалобы священнослужителей и верующих на произвол в сфере налогообложения, по обыкновению, оставались без удовлетворения.

Имам Х. Насриддинов, обратившийся 22 декабря 1952 г. в Мосгорфинуправление с заявлением о пересмотре непомерной суммы налогов, начисленной по доходу от исполнения религиозных обрядов за 1951–1952 гг., получил 15 января 1953 г. следующий характерный ответ: «Облагаемый доход за 1951 и 1952 годы определён Дзержинским райфинотделом на основании материалов опроса, в соответствии с Вашими личными показаниями при опросе, и показаниями верующих и сведущих лиц, с которого согласно закону начислены платежи подоходного налога за указанные годы. В связи с этим оснований к понижению обложений не имеется.

На Ваше заявление о нетактичном поведении работников сообщается, что в результате проведенной проверки по существу изложенных фактов и Ваших пояснений, данных 27 декабря 1952 г., каких-либо неправильных действий со стороны сотрудников Дзержинского райфинотдела и Мосгорфинуправления, проводивших опрос 24 сентября 1952 года, Мосгорфинуправлением не установлено» (ЦМАМ, ф. 3004, оп. 1, д. 35).

Отказом о пересмотре суммы налогов дело отнюдь не ограничилось. Вскоре после этого имам Х. Насриддинов, находившийся во главе московской мусульманской общины с 1936 г. и хорошо известный своей активной патриотической деятельностью в годы Великой Отечественной войны, был лишен регистрации как священнослужитель и, соответственно, отстранён от совершения богослужений.

В ответ на ходатайство Исполнительного органа Религиозного общества мусульман города Москвы, поддержанное Председателем Духовного Управления мусульман Европейской части СССР и Сибири муфтием Шакиром Хиялетдиновым, о восстановлении имама Х. Насриддинова в прежней должности и разрешении ему проводить публичные богослужения, последовала издевательская резолюция Уполномоченного С. Бесшапошникова: «Удовлетворить ходатайство Исполнительного органа не представляется возможным из-за отсутствия необходимых для регистрации служителя культов документов» (ЦМАМ, ф. 3004, оп. 1, д. 35).

Решение Уполномоченного вызвало острую конфликтную ситуацию в мусульманской общине, часть которой весьма активно поддержала Х. Насриддинова. Как отмечалось в докладной записке, направленной 21 апреля 1953 г. на имя С. Бесшапошникова руководителями Исполнительного органа, по сообщению одной из прихожанок мечети, «указанный Насриддинов Халил Фидаевич в настоящее время якобы подготовил часть мусульман в Москве поднять в мечети шум с требованием у Мутаваллиата (исполнительного органа. –Авт.) восстановления Насриддинова на свою должность имама».

Резолюция Уполномоченного предписывала: «Рекомендовать Исполнительному органу срочно запросить Духовное Управление по вопросу о назначении имама» (ЦМАМ, ф. 3004, оп. 1, д. 35). В результате с 11 мая 1953 г. к обязанностям имама приступил Исмаил Рахматуллин, продержавшийся на этом посту лишь около года, а с 10 мая 1954 г. имамом становится Исмаил Муштареев, активно поддержанный С. Бесшапошниковым.

Как сообщал Уполномоченный в своем докладе от 6 августа 1954 г. Председателю Совета по делам религиозных культов при Правительстве СССР И. Полянскому: «Я лично 17 июля с.г. был принят тов. Лебедевым Д. П. (заместителем Председателя Мосгорисполкома. –Авт.), которому изложил как причину замены одного имама другим, так и необходимость поддержать ходатайство Исполнительного органа общества мусульман перед Исполкомом Моссовета о предоставлении имаму Муштарееву жилплощади» (ЦМАМ, ф. 3004, оп. 1, д. 35). Жилплощадь была предоставлена новому имаму лишь в 1956 г., но вскоре после этого священнослужитель покинул Москву.

Тем не менее, к середине 1950-х годов Религиозному обществу мусульман города Москвы удалось стабилизировать положение Московской Соборной мечети. Она получила статус центра мухтасибата Духовного Управления мусульман Европейской части СССР и Сибири, а её имам сделался мухтасибом Московской и Горьковской областей, а также Чувашской и Мордовской АССР.

В 1956 г. московская мусульманская община смогла не только преодолеть кадровую чехарду, навязываемую ей Уполномоченным С. Бесшапошниковым, но даже добиться увеличения числа священнослужителей. Место уехавшего из Москвы имама Муштареева занял Камаритдин Салихов, которому суждено было сыграть видную роль в жизни московской мусульманской общины в сложной политической ситуации конца 1950-х – начала 1960-х годов.

Салихов Камаритдин Багаутдинович, татарин по национальности, родился в 1891 г. в дер. Альшик (ныне – Буинский район Республики Татарстан) в крестьянской семье. В 1912 г. он закончил Буинское медресе, после чего служил в нём мударрисом (учителем), а в 1917–1924 гг. являлся имам-хатыбом мечети в дер. Утямишево. С 1937 по 1940 г. работал бригадиром артели «Заречье» в Казани; в 1940–1945 гг. – директором магазина.

В 1945 г. Салихов вернулся к богослужебной деятельности: с 1945 по 1952 г. он служил имам-хатыбом мечети в Казани, а в 1952–1956 гг. – в Астрахани. В 1956 г. Салихов переехал в Москву, где 26 июня был зарегистрирован в качестве имам-хатыба Московской Соборной мечети.

Как было сказано в характеристике на Салихова, составленной 21 октября 1958 г. Уполномоченным С. Бесшапошниковым: «Судим не был. На оккупированной немцами территории не находился. По отношению к Советской власти лоялен. За время службы в должности имам-хатыба в Москве ни в чем предосудительном замечен не был. Среди верующих снискал большое уважение» (ЦМАМ, ф. 3004, оп. 1, д. 11).

Из вышесказанного можно сделать вывод о том, что имам-хатыб Камаритдин Салихов принадлежал к числу представителей мусульманского духовенства, которые получили классическое исламское образование ещё в дореволюционные годы. Наряду со свободным владением арабским языком, широкой образованностью и ораторским даром его отличали также блестящие организационные и дипломатические способности. Именно благодаря последним московская мусульманская община даже в трудные годы хрущевской антирелигиозной кампании сумела не только сохранить мечеть, но и существенно расширить свою религиозную деятельность.

В том же 1956 г. в Московской Соборной мечети появился второй имам, которым стал Ахмеджан Мустафин (1902 г.р.). В заявлении о его назначении, поступившем в Совет по делам религиозных культов от Исполнительного органа Религиозного общества мусульман города Москвы в середине 1956 г., в частности, говорилось: «По рекомендации Председателя Духовного Управления мусульман Европейской части СССР и Сибири муфтия Хиялетдинова Ш. с 15 января 1956 г. по настоящее время для будущего Имама Московской мечети испытательный срок проходит гражданин Мустафин Ахмеджан. В течение указанного срока он показал себя достойным быть Имамом.

За указанный период со стороны верующих мусульман в отношении гражданина Мустафина никаких недовольствий не поступало. В то же время со стороны Председателя ДУМ муфтия Хиялетдинова Ш. – Мустафин Ахмеджан считается приемлемым для несения обязанностей Имама Московской мечети. На основании вышеизложенного Исполнительный орган Религиозного общества мусульман города Москвы со своей стороны не имеет возражений о назначении гражданина Мустафина Ахмеджана Имамом Соборной Мечети города Москвы» (ЦМАМ, ф. 3004, оп. 1, д. 35).

В ходатайстве о предоставлении Мустафину московского жилья, направленном 29 ноября 1956 г. в Мосгорисполком от имени Совета по делам религиозных культов, он фигурировал уже в качестве имама. При этом особо отмечалось, что «Мустафин Ахмеджан по своему положению является одним из руководителей мусульманского культа в Москве, нередко приглашается на правительственные и дипломатические приемы, участвует в официальных встречах и проводах иностранных государственных деятелей, приезжающих в Москву по приглашению советского правительства…

Не исключено, что и имеющие свое пребывание в Москве иностранцы, в частности, сотрудники некоторых посольств, нуждаясь в совершении религиозного обряда (наречение имени ребенку, бракосочетание и т.д.) могут посетить квартиру Мустафина, а то и просто проявят инициативу нанести ему визит, как служителю культа. Кроме того, приезжающие в Москву члены зарубежных мусульманских организаций нередко выражают желание побывать на квартире у служителей культа» (ЦМАМ, ф. 3004, оп. 1, д. 35).

В данном случае представители государственной власти проявили явную заинтересованность в привлечении духовенства Московской Соборной мечети к работе по укреплению международных связей СССР для усиления влияния страны в мусульманском мире. Руководство мусульманской общины Москвы не преминуло воспользоваться этим для того, чтобы упрочить положение столичной мечети и заодно расширить, насколько это представлялось возможным, свою религиозную деятельность.

В условиях пристального внимания ведущих политиков исламского мира и видных представителей зарубежной мусульманской общественности к религиозной жизни московских мусульман административно-идеологический диктат государства в отношении мечети стал ослабевать. Как государственные органы, так и мусульманские организации стремились к поиску взаимоприемлемых компромиссов. Вот почему, начиная со второй половины 1950-х годов, столь важное значение приобрела именно международная деятельность Московской Соборной мечети.

Важное международное значение в укреплении связей СССР со странами Арабского Востока имело участие советских мусульман в хадже в июле-августе 1956 г. Делегация паломников из СССР включала в себя двадцать человек, 14 из которых представляли Духовное Управление мусульман Средней Азии и Казахстана, 4 – Духовное Управление мусульман Европейской части СССР и Сибири, по одному – Духовные Управления Северного Кавказа и Закавказья.

В числе представителей ДУМЕС находился делегированный столичной мусульманской общиной имам-хатыб Московской Соборной мечети Камаретдин Салихов. По поручению Совета по делам религиозных культов им был составлен подробный и добросовестный отчет о ходе этой паломнической поездки и её основных результатах.

Делегация советских паломников-мусульман 10 июля вылетела рейсовым самолетом из Москвы через Будапешт, Белград, Афины, Каир и Джиду в Мекку, куда она прибыла 15 июля. На обратном пути паломники остановились в египетской столице Каире, где посетили известный исламский университет «Аль-Азхар» и имели беседу с его главным шейхом Абдурахманом Тажем. Они также были приняты Генеральным секретарем Исламского конгресса Египта Анваром Садатом (будущим Президентом страны) и муфтием Египта Хасаном Мамудом. В Москву паломники вернулись 11 августа.

Примечательно, что во время пребывания советских паломников в Мекке с ними попытались установить тесный контакт мусульмане из числа представителей второй волны российской эмиграции. Однако наша делегация проявила бдительность и не пошла на сближение с ними.

В своем отчете имам-хатыб Салихов подробно изложил данный эпизод: «…К нам приходил Султанов Гариф, по национальности татарин. Он изменник родины, т.к. во время Отечественной войны сдался в плен и остался в Западной Германии. Сам он происходит из Башкирской АССР… Он пытался поселиться вместе с нами, причем тут же начал агитировать нас, чтобы мы слушали передачи из Западной Германии, когда приедем на Родину.

Нашим разговорам о хорошей жизни мусульман в Советском Союзе он не верил. В качестве подарка он хотел подарить мне кинжал, но я этот подарок не взял, заявив, что если бы он был нашим другом, тогда я взял бы. Но ввиду того, что он изменник Родины, никаких подарков мы брать не будем. И тут же я сказал Суруджи (хозяину дома, где остановились советские паломники. –Авт.), что это – неподходящий для нас человек, и его немедленно перевели на другую квартиру» (ГАРФ, ф. Р-6991, оп. 4, д. 59).

Таким образом, представителям мусульманского духовенства СССР, в числе которых находился духовный лидер московских мусульман, во время данной и других аналогичных зарубежных поездок подчас приходилось действовать в весьма непростой политической обстановке. Данное обстоятельство вынуждало их проявлять особую осторожность.

В 1956–1958 гг. международная деятельность руководителей Московской Соборной мечети стала особенно разнообразной ввиду подготовки и проведения в Москве Всемирного фестиваля молодёжи и студентов 1957 г. В связи с этим знаменательным событием столицу посетили представительные делегации ведущих политиков из многих мусульманских стран. Именно в этот период времени Московская Соборная мечеть стала своеобразным мостом между мусульманами Центральной России и зарубежным мусульманским миром.

В условиях безраздельного господства антирелигиозной идеологии факт посещения столичной мечети делегациями высокого международного уровня разрушал привычные идеологические штампы относительно ислама и религии вообще, которые советская пропаганда усиленно внедряла в массовое сознание. Вместо навязываемого им ощущения собственной неполноценности по сравнению с другими советскими людьми, верующие мусульмане, узнавая о пребывании в Московской Соборной мечети таких всемирно известных политических деятелей, как Сукарно или Насер, начинали испытывать законную гордость за свою принадлежность к исламу и чувство сопричастности мировой мусульманской цивилизации.

Международная деятельность лидеров Московской Соборной мечети за 1957–1958 гг. была столь интенсивной, что нам представляется целесообразным выделить её хронику в специальный раздел. Данная мера позволит нам не только получить исчерпывающее представление об этой деятельности, но и оценить значение московской мусульманской общины в международной жизни столицы.